Чашка и торт, огромный транспарант, доказывающий любовь моих ближних, книжки разных сортов и блокнот вечной дружбы; вкуснейшие пирожные, цветок, армуды, и о Боже, гитара. И столько тепла, столько неизбывного счастья.
Моя лучшая подруга остается ночевать. Моя любовь уезжает через пять минут после полуночи. Мы три часа до этого сидим за чаем с родителями, и что может быть теплее.

Мой день рождения давно уже для меня день празднования того, что у меня лучшая семья и самые чудесные друзья.
Мои ученики не забывают меня. Мои бывшие любови помнят и говорят хорошее. Сверкровь обнимает и дарит чудесное. Мой близнец пишет мне, как и все годы назад, пусть это и единственный день года, в который мы продолжаем писать друг другу.
Любовь неисчерпаема и тепла, ну правда.
Кажется, я со всеми могу поделиться радостью, у меня теперь безлимит. Вот, делюсь)

Вокруг загораются уже огни новогодней иллюминации, появляются на порогах заведений ёлки, а в меню - Christmas specials. Снег скрывает некрасивости и окрасил всю Москву в нежный серо-синий дымчатый цвет, воздух свеж и колюч, а модные девочки могут щеголять шубками. Жизнь воистину красива и хороша.

Я провожу за рулем два часа, наматывая круги по району, трижды разворачиваясь в три приема у музыкальной школы; устало матерюсь на соседей по дороге, подпеваю чартовой дюжине. Падаю за праздничный стол, и растворяюсь в тепле семьи. Выпиваю бокал вина, ввязываюсь в спор, обсуждаю очередной пункт свадебных планов, журю брата, хозяйничаю немножко. Когда жизнь успела стать такой взрослой? Когда я успела смириться с ее течением и начать находить в нем радость и уютность, и получать настоящее, непрекрытое удовольствие от всех этих маленьких, но замечательных рутин?
Ах, мгновение, не останавливайся (всегда есть место развитию сюжета), но ты прекрасно.

Ночью мне снится, будто Родной обнимает меня и еле заметным касанием целует в губы, я рассыпаюсь тихим счастливым смехом.
Во сне я помню, что это не правильно, но счастье кажется мне важнее.
А серое утро такое больное, такое полное саднящей сердце печали. И что же делать с этим, как избавиться от порочного цикла "месяц душа в душу, неделя как враги".
Мне не нравится это. Я так не могу.

Зима - странное время. Оно одновременно было в прошлом так полно любви, и так полно печали и холода, что я не могу даже толком разобраться в своих чувствах.
Но очень часто бывают приступы такого неимоверного спокойствия: иду я по бульвару, вся Москва такая ледяная, прозрачная. И я помню, как шла так год назад, и два года, и три. И наверное, буду идти в следующем году, и толком ничего не изменится. В этом есть закономерность и своя особенная, мазохистская радость.

Дома то уют, то холод безразличия, то пламя ссор, так странно.
А мой любимый человек то ближе всех на свете, то так далёк, что никакими словами не дотянуться.

Такой длинный день. Я успела думать о таких разных вещах, пока он шёл.
Про страх, который сидит внутри, слабый, но постоянный, страх жить, когда твою страну обещают залить кровью террористы.
Про то, что мы с каждым днем все ближе, и все роднее друг другу. Мой друг месяц назад сказал, что свадьба должна констатировать факт любви. Кажется, теперь я верю, что мы все правильно делаем.
Про дом, в который мы приезжаем на ужин, и Рома весел, и дети его чудесны, и квартира являет собой воплощение всех моих мечт. Мы сидим час, два - за разговорами и шутками, Рома говорит:"Какой хороший конец трудовой недели". Я еду домой, и в душе бьется живая радость.

А потом я просыпаюсь утром, и первое, что я узнаю, что в моей любимой стране, в моем любимом городе, убито сто пятьдесят человек. Сто пятьдесят. И у меня нет слов.

"Чему тебя учит Турция, мой свет?"…
Что красота не имеет границ и пределов, что солнце - живой организм, каждое утро пальцем-лучом оно проводит по кончиках гор, а потом ладонью по полям, зажигая каждый домик в долине оранжевым огоньком.
Что как только случается закат, сразу падает мрак и хлад; и остается только кутаться в шарфы и перчатки и сидеть в маленьких ресторанчиках, ворковать на смеси турецкого, английского и русского с хозяевами, есть вкуснейшие вещи.
Что Стамбул - он же второй Рим - прекрасен, и в нем можно потеряться и уже никогда не найтись; особенно в галатской стороне, где каждая лавочка - это маленькая фабрика, и вот прямо перед тобой ткут платки, раскрашивают керамику, шьют игрушки, пекут каштаны; я научилась здесь пить крепчайший кофе в маленьких чашечках, закусывать обед жгучим перцем, не морщась. Даже торговаться научилась и правильно строить глазки.

И напоследок, там меня догнало и ударило обухом по голове осознание той огромной любви, что я испытываю и храню в себе.
Глупо и по-детски, но: не страшно, а сладостно вообразить, что я ношу под сердцем его ребенка; и даже немного расстроиться, что не; можно лежать ночью и смотреть на него, впечатывать в память, "Как люди спят друг с другом, когда не любят? Что они делают после? Как живут без возможности смотреть и утопать в тягучей радости?", и можно разрыдаться в такси в аэропорт, разлучающем нас на несколько дней.
Все стало таким простым и понятным. Он уедет-я поеду за ним на край света, он хочет на Эльбрус - я полезу на Эльбрус, он читает антисоветские вещи - и я буду, чтобы понять, что он видит там, что должна увидеть я. Из нас исчезла неточность касаний души и тела.
Я люблю, люблю, люблю его.
И это самое чудесное, что со мной когда-либо случалось.

Как рассказать? Мы едем по Турции, вокруг расстилаются поля и горы, каждый день мы умеем заблудиться и попасть то в самую местную деревушку, то забраться на горный серпантин, с которого видно Мраморное море, чуть ли не от края до края. Пересечь Дарданеллы на маленьком пароме, пробраться на огороженную территорию (6человек от девяти до шестидесяти девяти лет), чтобы погулять на закате по Трое, резко тормозить на трассе, чтобы купить гранат - смотри, какой он спелый, лопнувший прямо на ветке! - вставать с утренним намазом - это всё про нас.
Дедушка, ничего не смущаясь, говорит со всеми на чистейшем русском, его где-то даже понимают, я щебечу на английском, и мы примерно равно успешны; деревни смеются миллионниками, и нам везде хорошо. Сегодня мы дышали морем, а завтра день в полях. Я ножкой трогала тыкву прямо на грядке. Оливковые деревья растут повсюду - просто срывай, но кому они нужны такие, какие они на дереве; гранаты тоже на каждом шагу - невероятные плоды, свисающие с тонких веточек, какие-то странные средиземноморские дубы, травы, мандарины; тут вся такое невероятно живое вокруг, так хорошо душе от солнца и ветра, от морского воздуха, от стрекота кузнечиков. Везде животные - коты, собаки, куры, со всеми можно тетешкаться и играть; раз в несколько часов разносится из громковорителей молитва, везде мечети, ванночки для омовения ног, люди до трогательного здесь набожны.
В семье хорошо, смех не тихнуть, все так интересно, каждое слово вызывает перекрестный огонь цитат и воспоминаний, нам замечательно вшестером, и люди вокруг улыбаются, видя нас.
А я снова штурман, карты в телефоне - такие же, как были во Франции, и я каждый день вспоминаю, как мы колесили на маленьком чёрной ситроене, как питались хлебом, сыром и вином, спали в палатке, обнявшись. Быт многое убивает, усталость и дела - оставшееся, но когда я вспоминаю Францию, ночи тепла, часы разговоров, смеха, пения всех подряд песен; как понимание достигло уровня телепатии, как мы завтракали на траве каждый день… Я знаю, мы вечны.

Мне снится странная смесь городов, гор, стран - мы раз за разом сталкиваемся с ним на перекрестках моих сновидений, живем каждый своей жизнью, которые, однако, прочно переплетены в одну. То говорим подолгу, то гуляем, взявшись за руку, то со смехом выбираем обручальные кольца, надев по четыре штуки на каждую руку.
Самое прекрасное, что эти сны весьма похожи на мою реальность. Мы растем рядом, не пытаясь друг друга перекроить или переиначить; смеемся, разбираем психологические ситуации, готовим завтрак, смотрим Звездные войны, читаем одни и те же книги, работаем на схожих работах, прорастаем друг в друга. Нам чудесно живется, но я совсем разучилась говорить про это вживую.
"Ты вообще его любишь?", спрашивает сестра. И я понимаю - что бы я ни ответила, прозвучит фальшиво.
"Люблю, но меньше говорю об этом,
люблю сильней, но не для многих глаз,
Торгует чувством тот, кто перед светом
Всю душу выставляет напоказ".

Мне казалось, я не пойму этого сонета никогда. Но вот оно, мое важное и глубинное, о котором я не могу говорить, с которым мы даже за руки почти не держится на улице. Это наше, зачем другим к этому прикасаться?

Сон стал моим вторым я. Я ложусь в десять, вставая в шесть-тридцать, и всю ночь мне снятся нескончаемые, яркие сны. Организм бережет меня. Ведь больше всего хочется покоя среди этих бесконечных тревог и дел.
Я будто каменею, не желая быть вовлеченной во все выяснения правд и неправд вокруг.

И как же хорошо вспоминать вдруг, что мой человек бывает тепел и хорош, что нам всегда есть, о чем говорить, что завтрак вместе всегда лучше завтрака порознь, а гнев друг друга мы умеем снимать парой прикосновений.

"Она совсем замотанная делами,
она б хотела видеть вокруг людей, но
время по затылку -широкой дланью,
на ней висят отчеты и два дедлайна,
и поискать подарок на день рожденья.

Она полощет горло раствором борной,
но холодно и нет никого под боком.
Она притвориться может почти любою,
она привыкла Бога считать любовью.
А вот любовь почти что отвыкла - Богом."

Каждую осень Влины стихи приходятся слово в слово. И даже сейчас, как бы счастлива я ни была - всё равно случайно то скользнёт мысль, что свою работу и друзей я ставлю в списке дел неизменно выше, то что мой soulmate и love of my life остался в прошлом, и те, кто были после - замечательные люди и тот, кто обещает остаться навсегда - самый прекрасный на свете; и всё же. Что, если мы все же отражаемся в тех самых ДжейДи и Элиот и в Рейчел с Россом?.. "Вы же Женя и Таня" - столько раз мы слышали это. А теперь дверь невозвратно закрывается, и это очень правильно, но так невозможно поверить в это.

И мои дела, такие разные и сложные, яркие и выматывающие… Мой мужчина в городе на Неве, а я тут, и я почти не скучаю, потому что знаю, что вернётся. Что впереди столько дней неразлучно, что стоит набраться сил.

Я который день думаю о том, что надо бы написать о том, что происходит со мной.
Что я приобрела гордый статус невесты, что свадьба была назначена на дату детской мечты, но теперь перенесена - но это ничего не меняет, человек _исполнил_мою_мечту.
Что мы с моей будущей свекровью сходили вдвоём на концерт, и она чудесная женщина, с ней так легко и уютно, так спокойно. Мне нравится, что мы работаем теперь в одной школе, что я могу ей рассказывать про любую боль, что она поддержит и найдёт лучшие слова.
Что жизнь идёт, огромная, переполненная событиями и делами, я мало что успеваю, но уже почти способна организовать своё время правильно. Паника почти охватила меня, но я знаю, отпустит.
Что я в душе простилась с несколькими людьми, зато так и не могла окончательно поругаться с по-настоящему важными; что мой лучший друг и самая большая любовь детства и начала юности счастлив за меня, связывающую жизнь с другим.
Что человек, который через несколько месяцев будет (так невероятно произносить!) моим мужем, самый понимающий и лучший, самый правильный для меня, и помолвка правда все меняет, что бы ни говорили глупые неженатые люди.
Что в моей семье очень и очень трудно, но я надеюсь, что пройдёт время, все разрешится, и жизнь пойдёт по-другому.
И что мир прекрасен и яростен.

"Восемьдесят три процента всех дней в году начинаются одинаково: звенит будильник.". Продолжая Стругацких, я могу сказать следующее: примерно 50 процентов моих утр продолжаются так: я выхожу из дома, сажусь в машину и еду к метро, а потом - в одну из школ, где меня ждут полные радости и света дети.
Мы с Радостью обсуждаем события годовалой давности, и мне не верится, что всего 350 дней отделяют нас от, мы снова и снова умудряемся складывать Вечность из осколков дней. И вот вчера - мы собираем кровать из ИКЕИ, и громкий смех разносится по квартире, чай с облепихой, вкусные кексы… "Давай отпустим наших мужчин заниматься наукой, а сами будем жить?"
Мне никогда не хватало слов, чтобы рассказывать правильно о тех, кто стал моей семьей, хотя мне и дали шанс выбрать их. А Радость - самое яркий пример такого человека, soul of my soul, blood of my blood, она всегда рядом и всегда понимает на некотором запредельном уровне всё, что происходит со мной.
Люблюлюблюлюблю. И обещаю не разлюблять.

Я тот счастливый человек, который любит свою работу без памяти. Я умею вставать в шесть утра, чтобы сделать новый вариант контрольной, умею отвечать в любое время дня и ночи на письма учеников, умею прыгать два по два часа у доски, какое бы у меня ни было настроение.
И мне нравится то, как заливается смехом Алина, как с криками "офигеть, офигеть, офигеть" прыгает Настя, получив пятерку за контрольную. Мне нравится, когда Костя задаёт мне разной степени глупости вопросы, тянет руку, чтобы идти к доске. Нравятся кабинеты, дождь за окном класса, в котором 25 человек пишут контрольную, улицы и бульвар, по которым я два раза в неделю иду в Лицей. Всё - от поисков фломастеров для доски и кабинета для урока до продумывания плана урока - я люблю всей душой, каждого десятиклассника-востоковеда, который приходит ко мне и приносит свою радость и свой ужас перед математикой, свои юные шутки, свой звонкий голос.

"Кем вы хотели стать в детстве, Татьяна Валерьевна?"- "Вы не поверите, Костя, учителем математики"-"Вау. Мечты сбываются, да?"

Да.

Синусоида снова уходит в свой минимум под сорок пять градусов. Странное дело - мир как будто замер, и я просто наблюдаю, стоя за стеклом, как всё висит в воздухе, а время бежит неумолимо, и ничего не меняется, и в этой тишине, в этой недвижной пустоте сердце начинает пропускать удары, всё внутри становится прозрачным и холодным, как самый синий лёд.

Лучшие друзья, даже переставая быть друзьями, всё равно остаются лучшими. Мы сталкиваемся на светофоре, и пока я обсуждаю с ним работу, поиски квартиры, будущего ребёнка, в моей голове постоянно всплывают картинки прошлого, где я отпаиваю его чаем и спасаю от истерики, когда от него уходит первая большая любовь; где мы идём по бульварам и я рассказываю ему какие-то страшные тайны, получая помощь и поддержку. Где мы играем на гитарах, стоим на мосту в обнимку, ходим в кино, где он рубит топором мёрзлый кусок мяса. Мой некогда лучший друг и самый близкий человек, это чувство никогда не может исчезнуть из груди. И когда уже невозможно дольше стоять посреди дороги и говорить, мы обнимаемся на прощание как в давно прошедшие времена. "Я очень рада была с тобой столкнуться"-"Да, я тоже очень, очень рад.".

И потом на меня накатывает тоска. Эта не-зеркальность, от неё не спастись. Можно приказать себе забыть. Можно пытаться не замечать - но однажды это всё равно прорвётся, как вода сквозь дамбу, снося и унося всё на своём пути. Сложно описать причины, легко - последствия. Я час за часом сижу на Камергерском, переписывая лекции, читая книги - и постоянно стираю текущие слёзы.
Кажется, никто и не думает ставить дружбу на тот эмоциональный уровень, в котором нахожусь я. Кажется, никто сейчас и не собирается связывать желание жить вместе сейчас и жить вместе всю жизнь.
И возможно, это значит, что самый простой способ выжить в этом аду разочаровательных дней - просто не любить и не дружить так, как я привыкла. Отпустить всё от себя. И просто вздохнуть спокойно, ничего больше к сердцу не подпустив.

Тот странный момент, когда от меня не остаётся ни кусочка. Вечное чувство вины перед детьми, которым я не смогу объяснить ту или иную тему- потому что есть программа и есть слабые дети - и я не успею, не смогу найти слов и времени для каждого. Вечная гроза, нависшая над головой в семье. Вечная печаль, потому что я живу человеком, готовлю, развешиваю белье, приезжаю в любую свободную минуту; но не чувствую того, что хотела бы, в ответ, и сердце не справляется с перегрузками. Все летит кувырком, слезы текут и текут, у меня не бывает хорошего настроения, бывает только достаточно сил, чтобы улыбаться. Я не хочу видеть снов и не хочу разговаривать с людьми, только учиться и работать, хотя и это мне даётся с трудом.