Удел девочки из маткласса - быть окружённой мужчинами, которые рано или поздно в тебя влюбятся, даже если ты этого совсем не ожидаешь. Это пройдёт и растворится, принеся в жизнь какое-то количество печали и радости, а я, в свою очередь по своему строению, тоже обязательно однажды влюблюсь в каждого, потому что неужели есть среди близких мальчиков хоть один, которого нельзя полюбить, в котором нет ни одной ослепительной черты? Я таких ещё не встречала.
И можно только надеяться, что эти периоды любви пореже будут совпадать во временной линейке, потому что вот же он стоит на балконе, и говорит все эти нелепые слова, а я могу только смотреть и улыбаться, и гладить по плечу, потому что нельзя поцеловать, нельзя сказать ничего в ответ, можно только
Слова «я люблю тебя» - давно только пароль к «я тебя никогда не оставлю»
Так будь же рядом, безумный, пообещай

Все тексты мои были и будут про любовь, ведь вот же, вот же
Я чувствую внутри живое биение этой огромной вселенной, которая ширится с каждым днём, прошедшим со времен Большого Взрыва, и каждая новая встреча, каждое новое объятие вплетает в неё свой пульсирующий ритм
Спустя два года мы снова сталкиваемся
спустя четыре года мы снова разговариваем, семь часов к ряду (и хочется - дальше, больше, вечность), стоим, обнявшись, дыша забытыми запахами, повторяя забытые истории

мои любови не исчезают, не уходят, кто однажды был в сердце - навсегда в нём, и пусть горит всеми огнями закат, мы стоим обнявшись, и мир ничего не значит, потому что кому объяснить этот феномен моей любви, в которой нет ни страсти, ни похоти, ни измены, ни посягательства на взаимность - лишь всепоглощающее желание разделить свое счастье, накрыть им с головой того, кто вдыхает мой запах, того, кто не отпускает меня, кто уткнулся в мои волосы и дышит мной

как рассказать, что хочется сберечь его (и других, таких, как он), объяснить, что я всегда приду на помощь, в этом - моя любовь; что он никогда не будет один

я ложусь спать, зная, что в центре москвы в бывшем каретном сарае засыпает он, видящий в пятне на стене танцующую курицу, он, смеющийся громче меня, он, полный милых привычек и моего прошлого
и надеюсь, ему снятся хорошие сны

Однажды утром просыпаюсь и понимаю, что ненависти больше нет.
И любви больше нет, но это другая история, главное - ненависти нет, и от этого вольней дышится, счастливее живётся.
В общем-то, отсутствие любви имеет примерно тот же эффект.

Кто сказал, что нельзя читать чужие слова? Они, как и книги, многому учат.
Я читаю ее сообщения к моему человеку, и на меня накатывает волна тошноты, сменяясь потом дрожью и ознобом. Можно ли писать такие вещи, такие шутки, такие слова, зная, что он - моё.
То, что казалось важным, перестало в одну секунду секунду значить хоть что-то, и там, где раньше был друг, теперь чёрная омерзительная пустота.

Пришла весна и я замираю на улице, оглушённая внезапной мыслью - можно не застегивать пальто. Солнце топит воду, по переулкам рядом с работой текут ручьи грязной воды, запах весны ещё не поднимается от земли, но сомнений уже быть не может. И от этого такое счастье.
Счастье, о существовании которого я успеваю забывать за год - такого счастья, которое ничем не может быть ничем омрачено, которое наполняет существование, спасает от любой боли, как Патронус.
Даже не спасает.
Растворяет боль.

Я настолько не чувствую печали, что мне неловко за это, хотя я и помню, что это мой coping mechanism - облегчение вместо тоски, потому что что-то наконец решено, и это лучше подвешенного состояния. Теперь можно не ждать и идти вперёд, решать новые вопросы, не топтаться на месте внутри кокона раздражения и самоконтроля.
Кому и как описать эти месяцы, которые я провела взаперти, внутри принципа "не рань" (хотя и это не очень-то получалось), когда я тратила все моральные силы на то, чтобы не ругаться, чтобы промолчать, чтобы выдержать? Это никогда не спасает, you know? В конце концов мы все останемся при своих, только сильнее разрушенные борьбой, которая ни к чему не привела.
Как рассказать, что конец не отменяет любви и нежности прошлого, что наоборот, дал им возможность остаться в душе, а не исчезнуть в битве.

На улице весна, в списке дел не остаётся пустых строк, в дне - свободных минут. Но я счастлива, потому что мы перезимовали, потому что я иду по апрелю, и самое тяжелое осталось позади.

Засыпаю в квартире родителей на своём диване, в окружении бывших вещей, и нет, я не хочу в свой 2007, 2009 или какой угодно другой, но я мечтаю о времени, в котором мне не нужно было идти на компромиссы с собой, чтобы не ранить людей вокруг.
Здесь я могу на секунду позволить себе стать Той собой.

День рождения - самый странный день на свете. Люди вокруг так странно улыбаются и постоянно говорят что-то, подразумевающее, что у тебя сегодня совершенно особый день; а он у тебя обычный, просто в нём почему-то куда больше бесплатных очень нужных тебе вещей, и цветов, и улыбок, и это, конечно, очень приятно, но именно день рождения тут непричем.

Зато дети такие ужасно милые, надарившие кроме нежности еще и огромное количество прекрасных и похожих на меня вещей.
Зато муж крепко-крепко обнимает где-то на стыке дней, и весь следующий день пишет радостные сообщения, и я чувствую себя защищенной коконом этой его необъяснимой любви.
День рождения прошел, и мне приходится привыкать к новому возрасту, странному и неприятному числу, и в очередной раз удивляться и чего-то не понимать в людях, но это в прошлом

а у меня охапка цветов
миллион конфет
стопка книжек высотой в метр
и ноутбук, на котором я теперь могу печатать что угодно и где угодно

В детской и плохо написанной книжке, которую я недавно прочитала (в каждой строке: he said, she said, she asked и так по кругу) было все-таки прекрасное. Что Evil queen просто ужасно несчастная, её любовь жизни заточили в зеркало, с тех пор она смотрит в него каждый день, пытается обнять, коснуться, поцеловать, но там только холодное стекло. И сердце ее так болит, что кажется, разорвётся, и она вынимает его из груди, и делает каменным, чтобы наконец стало возможным хоть как-то пережить это.
Наивная конструкция, но где это заклятье, Боже, почему некоторым так везёт найти возможно сделать каменной ту часть сердца, которая безустанно томится, ту часть сердца, что пронзаема сотней игл каждый раз, когда хлопает дверь этажа, когда солнце светит, или фонарь на улице, или гитара играет в каком-то кабинете - как бы плохо там ни играли, может быть, все-таки он! хотя невероятно, конечно, как он может плохо; когда кто-то, связанный с ним куда сильнее, стоит рядом, почему они, а не он?
И ведь это только часть, сотая часть моей жизни, но почему тогда так болит этот несчастный.один.процент.

В наушниках начинает играть "прощай", и сердце снова стонет от боли по нему, хотя много дней до я даже не вспоминала, а если и вспоминала, то ничего не чувствовала. Потом - "блюз" и "Любовь во время зимы", и внутри будто хрустит лёд, разламываясь и давая прорасти цветам - а потом песня заканчивается, и с ней вместе исчезает и любовь, и лёд, и цветы.
Смешно, что требуется так много лет, чтобы внезапно понять - меня так много разных комплектаций. Эти разные "я" любят разных людей, разное любят делать, про разное помнят. Они включаются песней или запахом, и некоторое время живут в моей оболочке, подверженные _тем_, прошлым страстям. Нет смысла тосковать по пятнадцатилетней мне - она здесь. Нет смысла вспоминать, как хорошо было в десять - я тоже здесь. Нужен только триггер, желание окунаться в это раз за разом, смирение с тем, что окружающие будут искать мою двадцатидвухлетнюю версию, и не увидят, что она отлучилась. И жить будет так легко, так удивительно хорошо.

Прошёл месяц, и мне вернулись слова - почти такие же, но теперь полные более серьёзных смыслов. От этого прекрасно и больно, и немного страшно, и конечно, я должна была дать им побыть неузнанными, неоткрытыми, непрочитанными - потому что изменяющиеся вещи имеют право побыть в неустойчивом состоянии как можно дольше;
и как было страшно обнаружить в них что-то иное (ошибиться в любую сторону было так легко и так губительно), но повезло.
Счастье бьется в сердце, и я снова не могу понять, кто и зачем придумал дурацкие правила, по которым люди вешают ярлыки на себя и других, когда в мире есть столько лёгкого и прекрасного торжества над злом и тьмой.

Когда я сажусь в такси, которое увезёт меня на ночной поезд в Москву, сердце наконец разбивается в осколочную пыль, взрывается фейерверком от счастья - и как иначе, когда маленькая толпа идёт меня провожать, и мы обнимаемся по кругу дважды, когда все внутри замирает от того, что с ним - главной и самой затаенной нежностью этих двух недель - можно на пару секунд дольше, и даже нелепый комментарий портит куда меньше, чем мог бы; когда девочки, которых мы будем учить, тоже обнимают меня, хотя я слабо лажу с девочками, но с этими - все легко. Как может быть иначе, когда юноши несут мой рюкзак, когда телефон содержит селфи с нашими "умничками", когда зал встречает овацией объявление меня, когда все получилось, и все оказались друзьями, а не врагами, и даже не соперниками.

Любовь везде. И какое счастье, что я нашла тот путь, который ей полон более всего.

Единственный безопасный способ окунаться в ту беспечную и яркую круговерть надежд и разочарований теперь - любить отчаянно и безнад/е/жно на расстоянии; не смея ни словом, ни касанием, только взглядом иногда. И никогда нельзя долго, потому что тогда можно заиграться, потому что тогда можно оступиться - и вся жизнь рухнет и уже не восстанет из пепла.
Поэтому теперь я изнываю от боли и сладкой тоски, от не-больше-чем-улыбка, не-больше-чем-все-время-сталкиваться-взглядом. Я даже не хочу поделиться этим ни с кем (читай, с ней), потому что это отщипнёт ещё кусочек и без того хрупкого счастья влюбленности. Но я научилась смотреть в глаза, чтобы ещё немного продлить этот голубой холод, хотя раньше всегда и со всеми отводила взгляд.

Мои братья стали умными и взрослыми, и с самым старшими уже можно говорить (почти) на равных. Муж задружился с ними, и теперь в нашей семье есть ещё один ребёнок в его лице - а я наблюдаю за тем, как он играет и шутит, и пытаюсь увидеть его через 3-5-7 лет. Как все это будет с нашими детьми?

Русский север с его белыми ночами, стелющимися по земле травами и необъятными просторами озёр принимает меня снова, будто гладит по голове, и я падаю в его холодные объятия, забывая, что бывает другая жизнь.
Мурманск тянется ко мне щупальцами портовых кранов, напоминая о Кирилле, и сердце сжимается от тоски и раскаяния за чудного человека, которому я причинила столько несправедливой боли, и мне хочется вернуться назад, все переиначить, исправить, по-другому разговаривать и поступать, и побыть с ним ещё немного, ещё чуть-чуть, не произносить этих страшных и нечестных слов о нелюбви. Многим прошлым я смогла бы написать или позвонить - и объяснить что-нибудь, попросить прощения - но он - запретая территория. Прости меня, Кир. Я была так неправа.

Разговоры заводят в безумные дебри, фраза "у меня чудесная жизнь, жаль, не моя" не кажется оксюмороном; мой американский мальчик вытягивает из меня правды, и когда мы засыпаем рядом, не имея никакой возможности снова влюбиться друг в друга, я хочу остановить мгновение, и все-таки захотеть вернуться к тому, на что я обречена.

Безумное количество знакомых заводит вторых детей; а я не могу придумать ни одной причины, чтобы завести первого, вот усыновить - может быть, но своих… Брак в той своей фазе, в которой мы спим в одной кровати, но проводим все время порознь, и мне все тяжелей придумывать причины остаться. Очень смешно, что я такая инерционная - если вместе, то до конца жизни бы вместе, если порознь - то как будто отталкиваюсь и уплываю в небытие.
А я сегодня встречу Прошлое спустя три года невстреч, и я пытаюсь найти в сердце хотя бы немножко трепета, но его там нет. Вот ведь забавно. Отболело.